Жаропонижающие средства для детей назначаются педиатром. Но бывают ситуации неотложной помощи при лихорадке, когда ребенку нужно дать лекарство немедленно. Тогда родители берут на себя ответственность и применяют жаропонижающие препараты. Что разрешено давать детям грудного возраста? Чем можно сбить температуру у детей постарше? Какие лекарства самые безопасные?
Так было Микоян Анастас Иванович
Глава 45. Расправа с Н.А.Вознесенским. А.А.Кузнецов и «Ленинградское дело»
Раз как-то весной мы были на даче у Сталина. Сидели в кабинете, потом пошли обедать в сад. В это время Сталин с Вознесенским остановились в коридоре. После Вознесенский, очень обрадованный, подошел ко мне и сказал, что большое дело сделал: показал Сталину свой труд, тот полностью одобрил его, сказал, что можно публиковать. Речь шла о книге «Экономика Советского Союза во время войны», которую после войны написал Вознесенский. В ее написании участвовали около 100 работников Госплана по разным отраслям под его руководством. У меня лично было ощущение, что там были неправильные установки. Вознесенский считал: план - это закон, главное - установка. Но это догматическая, субъективистская постановка вопроса. Экономическим законом он быть не может. Если же административный - тоже не закон. За невыполнение плана под суд ведь не отдают.
Затем этот труд получил Сталинскую премию, кажется, 200 тыс. рублей. Эти деньги Вознесенский отдал на общественные нужды. Дело, конечно, не в деньгах. Он добился признания себя как экономиста, знатока военной экономики.
Все шло нормально. Хотя как человек Вознесенский имел заметные недостатки. Например, амбициозность, высокомерие. В тесном кругу узкого Политбюро это было заметно всем. В том числе его шовинизм. Сталин даже говорил нам, что Вознесенский - великодержавный шовинист редкой степени. «Для него, - говорил, - не только грузины и армяне, но даже украинцы - не люди».
В послевоенное время (и до войны так же это было) Сталин и Молотов всегда ворчали на хозяйственников. Вообще, у нас ежегодно из месяца в месяц идет рост производства в хозяйстве. Месяц пика - это декабрь. В январе же и в первом квартале производство падает, а затем с марта - апреля постепенно начинает повышаться, летом опять начинается небольшой спад в связи с уходом на сельскохозяйственные работы и т.д.
Несколько лет подряд при рассмотрении плана предстоящего года в сопоставлении с истекшим годом, когда видели, что первый квартал оказывается ниже четвертого квартала, Сталин и Молотов требовали не только не снижать темпов производства, но и повышать их. Но это никак не получалось. Я, в частности, выступал против такого требования ввиду того, что выполнить его было невозможно. Это объяснялось и тем, что отрасли промышленности, которыми я руководил - пищевая, рыбная, мясомолочная, морской и речной флоты - в летнее и отчасти в осеннее время повышали производство продукции в связи с поступлением сырья из нового урожая. В рыбной промышленности - в связи с осенней путиной. Зимой же сырья поступало очень мало. Поэтому в первом квартале производство резко падало и увеличить его до уровня четвертого квартала не представлялось возможным.
Такие отрасли, как угольная и металлургическая, казалось бы, могли обеспечить равномерное развитие, но ввиду ручного труда, транспортных затруднений на первый квартал, в разгар зимы, налицо тоже было падение добычи угля и металла. Но Сталин не хотел слушать мои возражения. Раздраженно отмахнулся: «Опять ты за свое! Брось!»
При обсуждении плана на 1948/49 год в Политбюро этот вопрос встал со всей остротой. Сталин предложил поручить Вознесенскому как председателю Госплана обеспечить такой рост, чтобы не было падения плана производства в первых кварталах против последних. Не знаю почему, видимо, психологическая обстановка была такая, Вознесенский ответил, что можно это сделать. Как он мог такое сказать? Я был удивлен его ответом: ведь умный человек, знает уже не только чистую экономику, но и реальное хозяйство. Одно время Сталин очень доверял Вознесенскому. Но переход к крайностям для него был обычным делом, чего Вознесенский, видимо, еще не учитывал.
Он составил проект такого плана. В нем не было падения производства в первом квартале, а намечалось даже какое-то повышение. Сталин был очень доволен. В его проекте план будущего года сравнивается с планом текущего года, а текущий год брался в ожидаемом исполнении. Здесь был элемент гадания, потому что никому не известно, что будет произведено в декабре, - всегда могут быть сбои и ошибки в ту или другую сторону и будет субъективистская характеристика ввиду невозможности точного предвидения.
И вот месяца через два или три Берия достает бумагу заместителя председателя Госплана, ведающего химией, которую тот написал Вознесенскому как председателю Госплана. В этой записке говорилось, что «мы правительству доложили, что план этого года в первом квартале превышает уровень IV квартала предыдущего года. Однако при изучении статистической отчетности выходит, что план первого квартала ниже того уровня производства, который был достигнут в четвертом квартале, поэтому картина оказалась такая же, что и в предыдущие годы».
Эта записка была отпечатана на машинке. Вознесенский, получив ее, сделал от руки надпись: «В дело», то есть не дал ходу. А он обязан был доложить ЦК об этой записке и дать объяснение. Получилось неловкое положение - он был главным виновником и, думая, что на это никто не обратит внимания, решил положить записку под сукно. Вот эту бумагу Берия и показал, а достал ее один сотрудник Госплана, который работал на госбезопасность, был ее агентом. И когда мы были у Сталина, Берия выложил этот документ.
Сталин был поражен. Он сказал, что этого не может быть. И тут же поручил Бюро Совмина проверить этот факт, вызвать Вознесенского.
После проверки на Бюро, где все подтвердилось, доложили Сталину. Сталин был вне себя: «Значит, Вознесенский обманывает Политбюро и нас, как дураков, надувает? Как это можно допустить, чтобы член Политбюро обманывал Политбюро? Такого человека нельзя держать ни в Политбюро, ни во главе Госплана!» В это время Берия и напомнил о сказанных в июне 1941 г. словах Вознесенского: «Вячеслав, иди вперед, мы за тобой». Это, конечно, подлило масла в огонь, и Сталин проникся полным недоверием к Вознесенскому, которому раньше очень верил.
Было решено вывести Вознесенского из состава Политбюро и освободить от поста председателя Госплана СССР.
Шло время. Вознесенский не имел никакого назначения. Сталин хотел сперва направить его в Среднюю Азию во главе Бюро ЦК партии, но пока думали, готовили проект, у Сталина, видимо, углубилось недоверие к Вознесенскому. Через несколько недель Сталин сказал, что организовать Бюро ЦК нельзя, потому что если Вознесенский будет во главе Бюро, то и там будет обманывать. Поэтому предложил послать его в Томский университет ректором.
В таком духе и шли разговоры. Прошло месяца два. Вознесенский звонил Сталину, Сталин его не принимал. Звонил нам, но мы тоже ничего определенного сказать не могли, кроме того, что намечалось. Потом Сталин провел решение вывести Вознесенского и из состава ЦК. Видимо, за это время Сталин поручил подготовить «дело Вознесенского». Об этом приходится гадать, потому что Вознесенскому было предъявлено обвинение во вредительстве и в антипартийной деятельности. Без Сталина для МГБ это было бы невозможно. Одновременно с ним была арестована и ленинградская группа товарищей, хотя они никак не были с ним связаны. Жертвами «ленинградского дела» оказались Вознесенский, который до этого был членом Политбюро, Кузнецов - секретарь Ленинградского обкома партии, затем секретарь ЦК ВКП(б), Родионов - Председатель Правительства Российской Федерации, Попков - Председатель Ленинградского Совета депутатов трудящихся и другие.
Дело было организовано, и проведен закрытый процесс в присутствии около 600 человек партийного актива Ленинграда. Это было похоже на то, как был устроен суд в 1936 г. над Зиновьевым, Рыковым и Бухариным. Правда, там процесс был открытый, присутствовали даже иностранные корреспонденты. Этот же процесс был открытым для актива, но закрытым для общественности. Все эти товарищи были обвинены в «попытке заговора против руководства» и расстреляны.
Обвинение это ошибочно, потому что я лично хорошо знал этих руководителей, их сильные и слабые стороны и никогда не сомневался в их преданности партии, государству и лично Сталину.
Об одном из них - Алексее Александровиче Кузнецове мне хочется рассказать подробнее. После войны Алексея Александровича Кузнецова, как и Вознесенского до войны, Сталину тоже, видимо, предложил поднять до руководящей работы в масштабе всей страны, притом по важнейшим направлениям, Жданов. Однако если до рекомендации Жданова Вознесенского никто в Москве не знал, то имя «ленинградского Кузнецова» было у всех на устах, когда речь заходила о блокаде Ленинграда.
22 июня 1941 г., в день начала войны, Жданов был в Сочи. Поэтому вначале Сталин был вынужден обращаться к Кузнецову. Но даже когда Жданов прилетел, Кузнецову доверили самые ответственные вопросы. А уж когда началась блокада и немцы стали обстреливать город, Жданов практически переселился в бомбоубежище, откуда выходил крайне редко. Прилетая в Москву, он сам откровенно рассказывал нам в присутствии Сталина, что панически боится обстрелов и бомбежек и ничего не может с этим поделать. Поэтому всей работой «наверху» занимается Кузнецов. Жданов к нему, видно, очень хорошо относился, рассказывал даже с какой-то гордостью, как хорошо и неутомимо Кузнецов работает, в том числе заменяя его, первого секретаря Ленинграда. Занимаясь снабжением города, я и мой представитель с мандатом ГКО Павлов имели дело по преимуществу с Кузнецовым, оставляя Жданову, так сказать, протокольные функции.
Сталин питал какую-то слабость к Жданову, не спаивал его, поскольку знал, что тот склонен к алкоголизму, жена и сын удерживают его часто. Простил ему и это признание в трусости. Может быть, потому, что сам Сталин был не очень-то храброго десятка. Ведь это невозможное дело: Верховный Главнокомандующий ни разу не выезжал на фронт!
Впрочем, один раз поехал. Отвлекусь от основного текста ради этого эпизода. Зная, что это выглядит неприлично, однажды, когда немцы уже отступили от Москвы, поехал на машине, бронированном «Паккарде», по Минскому шоссе, поскольку оно использовалось нашими войсками и мин там уже не было. Хотел, видно, чтобы по армии прошел слух о том, что Сталин выезжал на фронт. Однако не доехал до фронта, может быть, около пятидесяти или семидесяти километров. В условленном месте его встречали генералы (не помню кто, вроде Еременко). Конечно, отсоветовали ехать дальше - поняли по его вопросу, какой совет он хотел услышать. Да и ответственность никто не хотел брать на себя. Или вызвать неудовольствие его. Такой трус оказался, что опозорился на глазах у генералов, офицеров и солдат охраны. Захотел по большой нужде (может, тоже от страха? не знаю), и спросил, не может ли быть заминирована местность в кустах возле дороги? Конечно, никто не захотел давать такой гарантии. Тогда Верховный Главнокомандующий на глазах у всех спустил брюки и сделал свое дело прямо на асфальте. На этом «знакомство с фронтом» было завершено и он уехал обратно в Москву.
Возвращаюсь к ленинградской блокаде. Тут он требовал смелости и самопожертвования от всех: настаивал на том, что Ленинград надо отстоять любой ценой. А цена оказалась ужасающей. Только от голода погибли сотни тысяч (в основном в первую зиму). Может быть, меньше миллиона (американский писатель и журналист Гаррисон Солсбери, которого я хорошо знал, вычисляет количество жертв близко к 1 млн). Но скорее всего больше, чем по официальным данным - 641 тыс. человек. С такой точностью сосчитать вообще невозможно. Цифра, которую вычисляет Д.В. Павлов в своей книге, чуть больше. Он честно считает, да разве учтешь всех, разве всегда отличишь смерть от голода или от болезни, замерзания и т.д. Конечно, морально падение Ленинграда было бы большим ударом, и наоборот, его героическая оборона была вдохновляющим примером для всех. Так или иначе, все мы в Москве знали, что основная фигура в Ленинграде Кузнецов, а не Жданов. Ценили также и то, что он не выпячивался, в отличие от Вознесенского не был амбициозен, всегда подчеркивал роль Жданова. Видимо, они искренне хорошо относились друг к другу, любили друг друга, как настоящие друзья.
Однако, как и с Вознесенским, Сталин сделал ошибку, слишком быстро подняв Кузнецова над другими секретарями ЦК. Не думаю, что он хотел с самого начала сознательно подставить ему ножку, но получилось именно так. С 1946 г. Кузнецов стал секретарем ЦК ВКП(б) по кадрам. А вскоре Сталин ему поручил и контроль над работой МГБ, над Абакумовым. Кузнецов для Кремля был наивным человеком: он не понимал значения интриг в Политбюро и Секретариате ЦК - ведь кадры были раньше в руках у Маленкова. А МГБ традиционно контролировал Берия в качестве зампреда Совмина и члена Политбюро. Видно, Сталин сделал тогда выбор в пользу Жданова, как второго лица в партии, и Маленков упал в его глазах. А к Берия начинал проявлять то же отношение, что и к Ягоде и Ежову: слишком «много знал», слишком крепко держал «безопасность» в своих руках. Все же Кузнецову следовало отказаться от таких больших полномочий, как-то схитрить, уклониться. Но Жданов для него был главный советчик. Жданов же, наоборот, скорее всего, рекомендовал Сталину такое назначение, чтобы изолировать вообще Маленкова и Берия от важнейших вопросов. Конечно, у Кузнецова сразу появились враги: Маленков, Берия, Абакумов. Пока был жив Жданов, они выжидали. Да и ничего не могли поделать.
Сам Кузнецов был обаятельным человеком, веселым, искренним. Но сказывалось отсутствие опыта в интригах. Например, он прислушался к авиаконструктору Яковлеву, который очень ревниво относился к успехам своих коллег-конкурентов. В это время «миги» как раз стали опережать «яки» по многим летным данным. Каким-то образом Яковлев добрался до Кузнецова с наветами на моего брата Артема Микояна - вроде он использовал мою помощь для «проталкивания» своих истребителей. Это было неправдой и не могло быть правдой: я никогда не оказывал брату никакой протекции, да он бы не принял ее ни в коем случае. Кроме того, Сталин лично следил за новой авиационной техникой, устраивал совещания с командованием ВВС и с конструкторами. Я никогда в этих совещаниях практически не участвовал, если только вопрос не обсуждался на узком составе Политбюро. Конечно, все мы были в курсе о скорости, дальности, маневренности, вооружении новых самолетов. Но никогда ни с кем в правительстве, особенно с Маленковым, который курировал авиационную промышленность, я слова не сказал об истребителях МиГ. Более того, новости об успехах или трудностях Артема я узнавал от него самого, когда он по воскресеньям обычно приезжал ко мне на дачу. И этой информацией ограничивался, иногда давал ему советы, как себя вести со Сталиным. Сталин сам очень ценил Артема Ивановича. Однажды пригласил из гагринского санатория приехать к нему на дачу на Холодной речке, кажется. В ходе ужина, когда мой брат почувствовал недомогание - заболело сердце, Сталин не только велел ему лежать, сам укрыл пледом и вызвал врача, но и заставил Артема Ивановича остаться на ночь.
Кузнецов же по наивности и незнанию дела принял яковлевское сообщение всерьез и стал что-то расследовать. Конечно, все эти наветы отпали сразу же, но мне это очень не понравилось.
Однако скоро мы с ним сблизились совсем по другой линии: мой сын Серго как-то летом 1947 г. привез к нам девушку, за которой уже несколько месяцев ухаживал и бывал в ее доме. Это была дочь Кузнецова Алла. Девушка обаятельная, красивая, жизнерадостная, с неисчезавшей улыбкой и вечными шутками, которые очень нравились Ашхен и мне. Мы ее полюбили, как родную дочь. К другим невесткам Ашхен тоже относилась хорошо, но иногда критиковала их. Аллу же она никогда не критиковала, в ее присутствии всем нам было весело и приятно. Поэтому, когда Серго сказал о своем желании жениться на Алле, мы были только рады, хотя ему едва минуло 18 лет.
Кузнецову и его жене Зинаиде Дмитриевне Серго тоже понравился. Когда мы отдыхали в Сочи, Серго часто уезжал к Кузнецовым и оставался там на день-два. Я не возражал.
Кажется, это был уже 1948 год. Как-то Сталин позвал всех, кто отдыхал на Черном море в тех краях к себе на дачу на озере Рица. Там при всех он объявил, что члены Политбюро стареют (хотя большинству было немногим больше 50 лет и все были значительно младше Сталина, лет на 15-17, кроме Молотова, да и того разделяло от Сталина 11 лет). Показав на Кузнецова, Сталин сказал, что будущие руководители должны быть молодыми (ему было 42-43 года), и вообще, вот такой человек может когда-нибудь стать его преемником по руководству партией и ЦК. Это, конечно, было очень плохой услугой Кузнецову, имея в виду тех, кто втайне мог мечтать о такой роли.
Все понимали, что преемник будет русским, и вообще, Молотов был очевидной фигурой. Но Сталину это не нравилось, он где-то опасался Молотова: обычно держал его у себя в кабинете по многу часов, чтобы все видели как бы важность Молотова и внимание к нему Сталина. На самом же деле Сталин старался не давать ему работать самостоятельно и изолировать от других, не давать общаться с кем бы то ни было без своего присутствия. Потом, как я говорил, он сделал ставку на Вознесенского в Совмине. Что касается Жданова, то Сталин особенно перед войной стал к нему хорошо относиться. Жданов вообще был хорошим человеком, но слишком слабым. В руках Сталина он мог играть любую роль. Выдвигая Кузнецова, Сталин никак не ущемлял Жданова, наоборот усиливал его позиции - ведь Жданов сам рекомендовал его в секретари ЦК и, скорее всего, отдать ему кадры и МГБ под контроль.
Самый большой карьерист и интриган был Берия. Он стремился к власти, но ему нужна была русская фигура в качестве номинального лидера. Жданов его не любил. А Маленков идеально подходил для такой роли: сам тщеславный, абсолютно безвольный, привыкший исполнять чужие приказы, к тому же в этот период задвинутый Сталиным в Совмин и замененный в ЦК Ждановым и Кузнецовым. Поэтому Берия стал развивать дружбу с Маленковым, уезжать на одной машине, проявлять внимание.
В начале сентября 1948 г. неожиданно для нас во время отдыха на Валдае умирает Жданов. Мы знали о его нездоровом сердце, но не думали, что он так плох. Немедленно оживился Маленков - Сталин вернул его в Секретариат ЦК из Совмина. И если Жданов чувствовал себя спокойно, когда Кузнецов управлял кадрами, то Маленков, наверняка сговорившись с Берия, стал интриговать. Они как-то сумели убедить Сталина отправить Кузнецова на Дальний Восток, для чего придумали идею создать Дальневосточное бюро ЦК, хотя от практики региональных бюро ЦК отказался много лет назад. Как и Среднеазиатское бюро ЦК для Вознесенского, это было придумано специально как некая ступенька на случай, если Сталин не согласится на более суровые меры.
Но, видимо, Абакумов (по заданию Берия или по собственной инициативе) начал собирать компромат на Кузнецова, как в безопасности говорили тогда, «разрабатывать его». Дальний Восток отпал, к сожалению, а это могло спасти Кузнецова. К концу 1948 г. в Политбюро стало известно, что Сталин согласился на то, чтобы снять Кузнецова с работы в ЦК. Это был дурной знак: было понятно, что дело принимает плохой оборот.
На 15 февраля 1949 г. была назначена регистрация брака между Серго и Аллой. Прослышавший об этом Каганович решил меня предостеречь: «И ты разрешаешь этот брак? Ты что, с ума сошел, не понимаешь, что Кузнецов обречен, что с ним будет в недалеком будущем? Ты должен воспрепятствовать такому браку». Я ему твердо ответил, что невеста моего младшего сына - очень хорошая девушка, о лучшей мы с женой и не мечтали. Тем более они любят друг друга, и мешать им я не намерен.
И именно 15 февраля Кузнецов был официально снят с работы за «антипартийные действия», что уже предвещало расправу с ним. Алла в этот момент была нездорова, даже попала в больницу, свадьбу в моем доме мы отложили до начала марта. Правда, вечером 15 февраля у Кузнецова дома было небольшое свадебное торжество, без гостей. Кузнецов, по словам моих сыновей, которые все там были, держался молодцом, шутил и праздновал, как ни в чем не бывало. Кроме того что он был мужественный человек, он, видно, не представлял себе сталинских нравов.
В день свадьбы у нас на даче ко мне пришел Серго и сказал, что Алла очень расстроена: отец ее не хочет к нам приезжать. Он ссылался на нездоровье, но я понял его хорошо. Я тут же позвонил ему на дачу и попросил приехать. Он говорит: «Я болен. У меня неважно с желудком». Я пошутил: «Уборных у нас в доме хватит. Приезжай!» Тогда он сказал: «Мне не на чем приехать. У меня уже нет машины. Давайте лучше вы обойдетесь без меня, ведь моя жена будет». Я говорю: «Немедленно посылаю тебе свою машину и жду. Хотя бы ненадолго, насколько позволит самочувствие. Неприлично отцу не быть на свадьбе собственной дочери». Он уже не мог возражать и приехал.
Была и Рада Хрущева, очень хорошая, скромная девушка. Она училась вместе с Аллой в МГУ, они были подруги. Была также жена Косыгина, которая оказалась даже родственницей Кузнецовых через Зинаиду Дмитриевну и знала Аллу с рождения. Она была с дочерью Люсей и зятем Джерменом Гвишиани (отца его я знал по Дальнему Востоку, где он был начальником управления МГБ). Сам Косыгин благоразумно не приехал, хотя тоже был родственник, да я его специально и не уговаривал.
Кузнецов после долгих недель ожидания получил направление на генеральские курсы в Перхушково. Алла и Серго его там часто навещали и рассказывали, что он чувствует себя бодро, даже радуется возможности наконец поучиться всерьез, ходит в форме генерал-лейтенанта, которым стал будучи членом Военного совета Ленинградского фронта. У меня даже появилась надежда, что, может быть, его оставят в покое.
Но в августе 1949 г. его арестовали. Видимо, он понадобился для «ленинградского дела», которое должно было устранить сразу и Вознесенского и Кузнецова, хотя они никак не были связаны. Оба были уже сняты с высоких должностей, но кому-то надо было исключить всякую возможность их возврата. Сам Сталин, говорили, ждал, что Кузнецов напишет ему покаянное письмо, но тот этого не сделал. «Значит, виноват», - заключил Сталин. Это не значит, что, если бы написал, что-то обязательно бы изменилось: при болезненной недоверчивости Сталина, с письмом или без него, результат, скорее всего, был бы одинаковым. Сколько тысяч людей писали ему безрезультатно!
Обвинения, в которых они признались (конечно, не добровольно), были собраны в переплетенный том, который разослали членам Политбюро. Основная суть была незатейливой: он и его сообщники были якобы недовольны засильем кавказцев в руководстве страны и ждали естественного ухода из жизни Сталина, чтобы изменить это положение, а пока хотели перевести Правительство РСФСР в Ленинград, чтобы оторвать его от московского руководства. Были еще обвинения в проведении в Ленинграде какой-то ярмарки без соответствующего оформления через ЦК, попытке Кузнецова возвеличить себя через музей обороны Ленинграда и прочая чепуха. Видно, очень стойко они держались, если не было записано «намерение устранить Сталина» - излюбленное обвинение 30-х годов. Но и «кавказцы», и желание отдалить руководство России от руководства СССР были рассчитаны на Сталина: он охотно клевал на такие вещи. И тут он клюнул. Причем, зная методы допросов в МГБ, мог бы вызвать их к себе, как это иногда, крайне редко, правда, он делал до войны. Из-за этой клеветы насчет «обиженной России» пропал и Родионов, Председатель Совмина Российской Федерации, способный работник, никак не связанный с Кузнецовым. И, конечно, много ленинградцев, поскольку традицией НКВД - МГБ было раскрывать «разветвленные заговоры».
Мне очень трудно было говорить с Аллой, когда она, узнав от моего сына Вано о случившемся, прилетела из Сочи вместе с Серго (на квартире у Кузнецовых на улице Грановского от членов семьи была заперта комната с телефоном, но Вано ловко сделал какой-то отвод от линии и принес им телефонный аппарат). Алла приняла мое сообщение мужественно: слезы были у нее в глазах, рыдания она еле сдерживала. Разговор происходил в моей кремлевской квартире. Я, конечно же, должен был рассказать официальную версию. Но я добавил, что ее это не коснется, как и ее сестер и брата. Через некоторое время я вызвал туда же, на кремлевскую квартиру, Серго (они жили отдельно от нас), прочитал ему некоторые отрывки из «признаний» Кузнецова. Сказал: «Твоя жена ни при чем, мы будем относиться к ней, как и раньше». И ему подтвердил, чтобы дети Кузнецова по-прежнему приезжали к нам на дачу в гости. Предупредил, чтобы он не вступал в обсуждение ареста Кузнецова с Зинаидой Дмитриевной. Мне было ясно, что ее тоже арестуют. Серго меня удивил своей реакцией. Он сказал: «Тут даже нет серьезных обвинений в проступках. Одни мысли и намерения. К тому же мысли не его. Может быть, это написал следователь?» На что я ответил, что Кузнецовым подписана каждая страница. Серго не успокаивался: «Алексей Александрович с большим почтением относится к Сталину. Он хранит, как память, письмо Сталина, посланное ему в Ленинград в труднейшие месяцы блокады, и даже коробку папирос «Герцеговина-Флор», полученную от Сталина. Я уверен, что дело прояснится и он вернется».
Я не мог ему сказать, что вопрос о судьбе Кузнецова уже предрешен Сталиным и он никогда не вернется.
«Ленинградское дело» вызвало у меня большую тревогу, что может вновь вернуться время, подобное 1936-1938 гг., но только несколько в новой обстановке, несколько новыми методами, может быть. Одно было ясно, что Сталин хочет избавиться от тех руководящих кадров, которые решали судьбу всей страны после 1938 г., возглавляя хозяйственную работу, и которые вынесли на своих плечах все трудности войны.
Из книги Сталин. На вершине власти автора Емельянов Юрий ВасильевичГлава 31. ЛЕНИНГРАДСКОЕ ДЕЛО Дело о «вредительстве» в авиационной промышленности, по которому были посажены Шахурин, Новиков и другие, было использовано соперниками Маленкова для его дискредитации. Судоплатов подчеркивал, что Маленков по своему положению в Политбюро
Из книги Борис Пастернак автора Быков Дмитрий ЛьвовичГлава XLV Расправа
Из книги ЧК за работой автора Агабеков Георгий СергеевичГлава IV. Суд и расправа в ЧК Большая комната в два окна, на которых висят полуспущенные шторы. Комната обставлена мебелью, обитой коричневой кожей. Два громадных роскошных письменных стола, покрытых малиновым сукном. На ном из них стоят два телефонных аппарата. На стенах
Из книги Склонен к побегу автора Ветохин Юрий АлександровичГлава 56. Ленинградское Бюро Путешествий «Просите, и дано будет вам, Ищите, и найдете, Стучите, и отворят вам». от Матфея, Глава 7,Стих 7 Весь день 20 октября 1979 года я занимался своей книгой, переписывая ее последние страницы на тонкую папиросную бумагу, и только вечером решил
Турков Андрей Михайлович
Глава одиннадцатая РАСПРАВА Мы подошли к самому трагическому периоду в истории «Нового мира».«Вчера, - записал Кондратович 22 августа 1968 года, - настаивали из райкома, чтобы мы провели собрание в поддержку действий наших войск и правительства. Долго спорили… Что
Из книги Личная спецслужба Сталина автора Жухрай ВладимирАрест Полины Жемчужиной Ленинградское дело 1949 год оказался для И. В. Сталина крайне неудачным: серьезно пошатнулось здоровье.Со временем дали себя знать подпольная работа до революции, требующая больших нервных затрат, систематические перегрузки в Гражданскую войну,
Из книги Русский царь Иосиф Сталин автора Кофанов Алексей НиколаевичЛЕНИНГРАДСКОЕ ДЕЛО Страна залечивала раны. Уже в 1947 году отменили продуктовые карточки, возвращалась нормальная жизнь.Но наметились новые проблемы. В частности - «Ленинградское дело».Запутанная история. О ней сложилось множество мнений, часто противоположных. Попытаюсь
Из книги С чего начиналось [ёфицировано] автораВстреча с Н.А. Вознесенским В цехе механической обработки корпусов снарядов я увидел большую группу людей, а среди них директора и главного инженера завода, секретаря партийной организации и военпреда снарядного производства, а также одного из секретарей областного
Из книги В семнадцать мальчишеских лет автора Гравишкис Владислав РомуальдовичГлава 17 Расправа Если бы Витю схватили казаки, то немедленно растерзали бы на месте - так велика была их злоба на него, сорвавшего разгром красногвардейского отряда. Но взяли Витю чехи, он был их первым пленным. Кроме того, их изумила отчаянная, дерзкая стойкость
Из книги С чего начиналось автора Емельянов Василий СемёновичВстреча с Н. А. Вознесенским В цехе механической обработки корпусов снарядов я увидел большую группу людей, а среди них директора и главного инженера завода, секретаря партийной организации и военпреда снарядного производства, а также одного из секретарей областного
Из книги Красный монарх: Сталин и война автора Монтефиоре Саймон Джонатан СебагУбийство и женитьба. Ленинградское дело Два негодяя вели свою игру только по крупным ставкам. На кону стояла жизнь. Впрочем, Иосиф Виссарионович и сам уже созрел для того, чтобы срезать головки самых высоких маков. Жертвами должны были стать одаренные ленинградцы.
Из книги Сталин. Каким я его знал автора Микоян Анастас Иванович«Ленинградское дело» Раз как-то весной мы были на даче у Сталина. Сидели в кабинете, потом пошли обедать в сад. В это время Сталин с Вознесенским остановились в коридоре. После Вознесенский, очень обрадованный, подошел ко мне и сказал, что большое дело сделал: показал
Из книги Белая лилия, или История девочки в немецком плену автора Дерябина Лилия ВасильевнаГлава пятая. Расправа над дедом Наступила весна. Мы посадили картошку и репу, а осенью получили урожай. Я в меру своих сил помогала маме. От деда не было никаких вестей. Мама чувствовала: что-то произошло, решилась пойти в деревню.В ту сторону собирался ехать наш сосед (у
Из книги Окружение Сталина автора Медведев Рой Александрович«ЛЕНИНГРАДСКОЕ ДЕЛО» Репрессии 30-х годов привели к гибели сотен тысяч опытных руководителей и к выдвижению на высокие посты сотен тысяч новых людей, не обладавших достаточным опытом руководящей работы. Однако начавшаяся вскоре Отечественная война принесла не только
В начале января 1949 года в Центральный Комитет партии поступило анонимное письмо. В нем неизвестный сообщал, что на состоявшейся 25 декабря истекшего года в Ленинграде объединенной областной и городской партийной конференции были сфальсифицированы результаты голосования. С этого на первый взгляд малопримечательного события начинается крупнейшее в послевоенной советской истории судебное дело, вовлекшее в свою орбиту не только руководителей ленинградской партийной организации, но и ряд лиц из ближайшего окружения Сталина.
22 февраля 1949 года состоялся объединенный пленум Ленинградского обкома и горкома партии. На нем с большой речью выступил Маленков. Он заявил, что руководство ленинградской партийной организаций знало о фальсификации, но скрыло этот факт от ЦК. Более того, по его словам, обком превратился в опорный пункт для борьбы с Центральным Комитетом, культивирует сепаратистские настроения, стремится к созданию самостоятельной Российской Коммунистической партии.
Пленум исключил из партии председателя счетной комиссии конференции Тихонова, одобрил решение ЦК об отстранении от должности первого секретаря ОК и ГК Попкова, объявил выговор Капустину, наложил ряд партийных взысканий на других лиц, причастных к фальсификации результатов выборов.
Однако решением это дело отнюдь не завершилось. Напротив: оно получило новый импульс. Как уже неоднократно бывало в истории Советского государства, сугубо партийное дело постепенно приобретало уголовный характер. По личному распоряжению Сталина к нему подключился Берия, в то время заместитель председателя Совета Министров. Непосредственное производство по ленинградскому делу было поручено министру госбезопасности Абакумову.
Непродолжительное время спустя исполнительный и энергичный министр уже докладывал Берия о первой жертве: бывший секретарь Ленинградского горкома партии Капустин - английский шпион.
21 июля 1949 года по приказу министра госбезопасности Капустин был арестован. Без санкции прокурора.
В течение первых десяти дней содержания под стражей арестованный допрашивался 17 раз. Держался стойко. Помещался в карцер. Есть данные о применении к нему физических мер воздействия.
Из показаний бывшего следователя Сорокина: «Мне передали указание Абакумова, чтобы без признания Капустина я не появлялся в министерстве. Такие показания я добыл…»
Абакумов спешит сообщить об этом Сталину. В донесении от 1 августа 1949 года он пишет: «…есть веские основания считать Капустина агентом Британской разведки…» Однако эта сторона дела Сталина, видимо, интересовала не в первую очередь. Главное - разоблачение законспирированной организации в партии. С этой установкой Абакумов начинает следующую серию допросов Капустина. И уже 4 августа в его руках появляется подписанный арестованным протокол: «Теперь я понял, что дальнейшее запирательство бессмысленно. Я буду говорить правду, как обманывал Партию, ЦК, товарища Сталина…» Далее Капустин называет фамилии двух участников заговора». Среди них секретарь ЦК ВКП(б) Алексей Александрович Кузнецов.
13 августа 1949 года в кабинете Маленкова Кузнецов был арестован. В этот же день на его квартире в отсутствие подследственного произвели обыск. Сотрудники МГБ прямо с порога потребовали у жены Кузнецова немедленно выдать им письмо. При этом они не уточняли, какое именно письмо имеется в виду. Из их реплик следовало лишь, что исключительная важность этого документа делает излишними всякие уточнения.
Речь шла о действительно неординарном документе - личном письме Сталина. Оно было написано во время блокады Ленинграда и отправлено через линию фронта. В письме генсек отмечал, что руководители города Жданов и Ворошилов устали, издергались, им нужен отдых. В этих условиях вся надежда возлагалась на Кузнецова. «Алексей, Родина тебя не забудет», - эти слова Сталина служили своего рода охранной грамотой. И вот теперь это письмо оказалось главным предметом поисков.
Следующей жертвой намечался Николай Алексеевич Вознесенский. Член Политбюро ЦК ВКП(б), первый заместитель Председателя Совета Министров СССР, он был известен не только как крупная политическая фигура в стране, но и как видный ученый-экономист, действительный член Академии наук СССР.
Его высоко ценил Сталин. По воспоминаниям А.И.Микояна, однажды на озере Рица генсек сказал своим спутникам, что ввиду приближения старости думает о преемниках. Наиболее подходящей кандидатурой на должность Председателя Совета Министров считает Николая Алексеевича Вознесенского, на пост Генерального секретаря ЦК - Алексея Александровича Кузнецова. «Как, не возражаете, товарищи?» - спросил Сталин. Никто не возразил. Но, думается, этот эпизод отнюдь не вызвал симпатии к двум столь ярким личностям со стороны их соперников из среды ближайшего сталинского окружения.
И здесь, словно по заказу, появляется докладная записка заместителя председателя Госснаба СССР М.Т.Помазнева о занижении Госпланом СССР контрольных цифр развития промышленного производства. Вопрос рассматривается на заседании Совета Министров. В результате появляется протокольная запись:
«Тов. Вознесенский неудовлетворительно руководит Госпланом, не проявляет обязательной, особенно для члена Политбюро, партийности в руководстве Госпланом и в защите директив правительства в области планирования, неправильно воспитывает работников Госплана, вследствие чего в Госплане культивировались непартийные нравы, имели место антигосударственные действия, факты обмана правительства, преступные факты по подгону цифр и, наконец, факты, которые свидетельствуют о том, что руководящие работники Госплана хитрят с правительством».
Дело Вознесенского передается на рассмотрение Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). Здесь к предыдущим обвинениям добавляют «самовозвеличивание» и «поддержание связей с ленинградской антипартийной группой». 9 сентября 1949 года председатель КПК Шкирятов направляет в Политбюро предложение вывести Вознесенского из состава ЦК ВКП(б) и привлечь к судебной ответственности. Три дня спустя Пленум Центрального Комитета путем опроса утверждает это предложение.
И вот, когда, казалось бы, решение принято, все готово для расправы и неизбежный арест должен последовать незамедлительно, Вознесенского неожиданно оставляют в покое. Долгие дни напряженного ожидания сменялись еще более долгими тревожными ночами. За ним не приходили. Эта психологическая пытка продолжалась полтора месяца. И каждый оставшийся ему день отстраненный от всех постов бывший член Политбюро спешил использовать для завершения своих научных исследований. Когда же пасмурным осенним вечером 27 октября 1949 года на пороге его дома появилась группа военных в форме МГБ, на столе у пишущей машинки они увидели толстую рукопись книги «Политическая экономия коммунизма». Судьба этого произведения разделила судьбу его автора.
Расследование «ленинградского дела» держал под постоянным контролем Маленков, он же неоднократно присутствовал на допросах арестованных. Следственную группу непосредственно возглавлял полковник Комаров, о котором Абакумов говорил как о своем лучшем следователе. Некоторое представление об этом человеке дает фрагмент из его заявления, направленного несколько лет спустя, 17 февраля 1953 года, в адрес ЦК партии: «В коллективе следчасти хорошо знают, что я ненавидел врагов. Я был беспощаден с ними, как говорится, вынимал у них душу. Они боялись меня как огня. Сам министр не вызывал у них того страха, который появлялся, когда допрашивал я лично…»
В чем причина этого страха? Сегодня ответ на этот вопрос уже не является тайной. Документально установлено: ко всем арестованным применялись незаконные методы следствия, мучительные пытки, побои и истязания.
Тот же Комаров впоследствии признал, что по приказанию Абакумова лично избивал Вознесенского, а следователи Сорокин и Питовранов применили такие же меры грубого физического воздействия к Кузнецову.
Это свидетельство человека, который лично расправлялся с арестованными. А что же жертвы таких допросов? Большинство из них навсегда унесли тайну предварительного следствия вместе с собой в могилу. Но есть и счастливые исключения. Выжил Иосиф Михайлович Турко, бывший второй секретарь Ленинградского обкома партии. Он рассказывает:
«Дело мое вел Путинцев. Он бил меня по лицу, голове, а когда я упал - ногами в живот. Затем меня затолкали в карцер. В карцере я сидел дважды. Он грозил уничтожить мою жену, детей, если я не признаюсь. Потом Путинцев предложил мне подписать чудовищный протокол о Кузнецове, Вознесенском и других. В нем также содержались дикие измышления о руководителях Партии и правительства. И что я участник заговора. Били. Я кричал на всю тюрьму. Семь суток просидел в карцере. Снова отказался подписать протокол… Снова побои. Потом я увидел врача со шприцем. Я испугался и подписал сразу два протокола… Повели к Комарову. Его я боялся больше, чем Путинцева… Хотел покончить самоубийством… Дома жена лишилась рассудка, сына арестовали, малолетнюю дочь отдали в детдом».
Более года шло следствие. В сентябре 1950 года Абакумов согласовал со Сталиным основные идеи обвинительного заключения. 26 сентября его официально утвердил Главный военный прокурор А.П.Вавилов.
Судебный процесс решено было проводить в Ленинграде. 29 сентября 1950 года в помещении окружного Дома офицеров на Литейном проспекте открылось выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР. В состав коллегии вошли три генерал-майора юстиции под председательством И.Р.Муталевича. Дело слушалось без участия государственного обвинителя и защитников.
Официального сообщения о процессе в печати не было. Поэтому длительное время подробности суда оставались неизвестными.
По свидетельству сотрудника МГБ Коровина, «Комаров хвастался, что сумел убедить Кузнецова, что весь процесс - не более как «дань общественному мнению» и приговор исполняться не будет. Кузнецов даже спрашивал Комарова, хорошо ли он выступил в суде». Достоверность этого свидетельства едва ли можно считать безусловной, поскольку изложенное Коровиным трудно согласуется с другими известными фактами.
Относительно же поведения на суде Алексея Александровича Кузнецова достоверно известно, что он нашел в себе силы твердо заявить в последнем слове:
Я был большевиком и останусь им, какой бы приговор мне не вынесли. История нас оправдает.
Не меньшим мужеством исполнено и последнее слово Николая Александровича Вознесенского:
Я не виновен в преступлениях, которые мне предъявляются. Прошу передать это Сталину.
Глубокой ночью 1 октября 1950 года в 0 часов 59 минут суд приступил к оглашению приговоров. С председательского кресла поднимается генерал-майор юстиции Матулевич:
« - …Кузнецов, Попков, Вознесенский, Капустин, Лазутин, Родионов, Турко, Закржевская, Михеев признаны виновными в том, что, объединившись в 1938 году в антисоветскую группу, проводили подрывную деятельность в партии, направленную на отрыв Ленинградской партийной организации от ЦК ВКП(б) с целью превратить ее в опору для борьбы с партией и ее ЦК… Для этого пытались возбуждать недовольство среди коммунистов ленинградской организации мероприятиями ЦК ВКП(б), распространяя клеветнические утверждения, высказывали изменнические замыслы… А также разбазаривали государственные средства. Как видно из материалов дела, все обвиняемые на предварительном следствии и на судебном заседании вину свою признали полностью».
Военная коллегия Верховного суда СССР квалифицировала их деяния по самым тяжким составам Уголовного кодекса РСФСР - ст. 58 1а (измена родине), ст. 58-7 (вредительство), ст. 58-11 (участие в контрреволюционной организации). А.А.Кузнецов, Н.А.Вознесенский, П.Е.Попков, П.Г.Лазутин, М.И.Родионов и Я.Ф.Капустин были приговорены к высшей мере наказания - расстрелу. И.М.Турко получил пятнадцать лет лишения свободы, Т.В.Закржевская и Ф.Е.Михеев - по десять. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал.
Осужденным на смерть в таких случаях остается единственное - ходатайствовать перед Президиумом Верховного Совета СССР о помиловании. Но и этой последней возможности осужденным не дали: сразу же по вынесении приговора генерал юстиции И.О.Матулевич отдал распоряжение о немедленном приведении его в исполнение.
Прямо из зала судебного заседания осужденных доставили в подвал, из которого живым выхода нет. В два часа ночи 1 октября 1950 года раздались роковые выстрелы…
«История нас оправдает» - эти слова, сказанные Алексеем Александровичем Кузнецовым в трагический момент жизни, нашли свое подтверждение значительно раньше, чем он сам мог предполагать. Уже 30 апреля 1954 года Верховный суд СССР полностью реабилитировал обвиняемых по «ленинградскому делу». А еще несколько месяцев спустя перед судом предстали фальсификаторы этого дела - министр государственной безопасности генерал-полковник В.С.Абакумов, начальник следственной части по особо важным делам генерал-майор А.Г.Леонов, его заместители полковники М.Т.Лихачев и В.И.Комаров. Военная коллегия Верховного суда СССР признала их виновными и приговорила к высшей мере наказания.
Правосудие свершилось.
«Ленинградское дело» (дело русских национал-большевиков), процесс над русскими национал-большевиками в рядах коммунистической партии, организованный еврейскими большевиками в борьбе за власть над Русским Народом. Главной целью его было уничтожение «русской партии» в высших эшелонах власти СССР, а также разгром русских патриотов на местах.
Фактически «ленинградское дело» было антирусским, антипатриотическим заговором еврейских большевиков под руководством Берии, Хрущева, Маленкова и Кагановича для того, чтобы изгнать русские кадры, привлеченные Сталиным в государственный аппарат после Великой Отечественной войны.
После войны и вплоть до «ленинградского дела» формирование государственного аппарата шло на русской основе. Рядом со старой сплоченной, преимущественно космополитической руководящей элитой, возникла новая, составленная из молодых людей, хорошо проявивших себя в годы войны. Центром создания кадров нового руководства становятся Совмин Российской Федерации и Ленинградский обком и горком. Душой нового руководящего слоя был Н. А. Вознесенский, председатель Госплана СССР, заместитель председателя Совета Министров СССР, член Политбюро ЦК ВКП(б). Образуется сплоченная группа лиц, куда кроме Вознесенского входили член Оргбюро, секретарь ЦК А. А. Кузнецов, председатель Совета Министров РСФСР М. И. Родионов, кандидат в члены ЦК, первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) П. С. Попков, второй секретарь Ленинградского горкома Я. Ф. Капустин, председатель Ленинградского горисполкома П. Г. Лазутин.
С 1946 по авг. 1948 Ленинградская партийная организация подготовила для России около 800 чел. новых русских руководящих кадров. П. С. Попков стал членом Президиума Верховного Совета СССР, бывший секретарь ЛГК(б) и зампред Ленсовета М. В. Басов - первым заместителем председателя Совмина РСФСР. В ЦК и на «центральную работу» были выдвинуты ленинградцы Т. В. Закржевская, Н. Д. Шумилов, П. Н. Кубаткин. Первыми секретарями обкомов и ЦК республиканских компартий стали М. И. Турко, Н. В. Соловьев, Г. Т. Кедров, А. Д. Вербицкий.
Во время войны наиболее приближенной к Сталину фигурой был Маленков, деливший свою близость к Сталину с А. С. Щербаковым. Второй ряд политиков высшего эшелона составляли Молотов, Берия, Вознесенский, Каганович. В третьем ряду стояли Андреев, Ворошилов, Жданов, Калинин, Микоян, Хрущев. Все они были членами Политбюро и только Маленков, Вознесенский и Берия - кандидатами в члены Политбюро. Как утверждал Молотов, Хрущев, Маленков и Берия во время войны были приятелями.
Сразу же после войны расстановка сил в высших эшелонах власти изменяется в пользу русских. Хотя Берия, Маленков и Вознесенский становятся членами Политбюро, их роль, особенно Маленкова и Берии, падает. Самым близким к Сталину лицом является Жданов, занявший второй место в государстве. Маленкова отправляют работать в Среднюю Азию (и он опасается ареста). Берию отстраняют от курирования органов безопасности и сосредоточивают только на деятельности Комиссии по атомной энергии. На должность министра МГБ вместо ставленника Берии Меркулова по рекомендации Жданова назначается Абакумов, бывший руководитель военной разведки СМЕРШ и находившийся с Берией в конфликтных отношениях. Хрущева понижают в его положении, пересадив с места первого секретаря ЦК Украины на менее значительную должность - председателя Совета Министров этой республики.
В Совете Министров СССР Жданов делает ставку на Вознесенского, а в ЦК - на секретаря ЦК А. А. Кузнецова, ответственного за подбор и расстановку руководящих кадров. Вплоть до смерти Жданова в 1948 такая расстановка сил имела стабильный характер.
Как в средние века национально-освободительная борьбы шла под видом религиозных войн, так и в высших эшелонах власти послевоенной России национально-патриотическое движение Русского Народа осуществлялось чаще всего под видом борьбы за чистоту партийных рядов, за правильный классовый подход. Выдвигая на передний план привычную марксистско-ленинскую фразеологию, оппоненты на самом деле преследовали свои скрытые цели. Как и до войны продолжалась жестокая схватка двух непримиримых сил - русской национально-патриотической и антирусской космополитической. Ни та, ни другая не смели обозначить свои цели открыто.
Имеющиеся в нашем распоряжении материалы позволяют представить реальную расстановку национально-русских и космополитических сил в высших эшелонах власти.
Условно говоря, к «русской партии» в высшем руководстве принадлежали следующие лица: сам Сталин, кандидат в члены Политбюро А. С. Щербаков (умер в 1945), член Политбюро А. А. Жданов, а также выдвинутые Ждановым председатель Госплана Н. А. Вознесенский, секретарь ЦК А. А. Кузнецов и руководители ленинградской партийной организации.
Им противостояла группа влиятельнейших руководителей - члены и кандидаты в члены Политбюро Маленков, Берия, Каганович, Микоян, а также ряд колеблющихся членов Политбюро, женатых на еврейках: Молотов, Андреев, Ворошилов.
В к. 40-х вплоть до смерти Жданова шансы «русской партии» на политическое руководство страной были очень велики. По многим свидетельствам, Сталин, думая о преемниках, хотел видеть на посту Генерального секретаря ЦК сначала Жданова, а после его смерти Кузнецова и на месте председателя Совета Министров СССР - Вознесенского. Сталин все реже появлялся на заседаниях Совета Министров, как правило, назначая председательствовать вместо себя Вознесенского. Конечно, такое предпочтение вызывало у космополитической части руководства чувство тревоги и ненависти к «русской партии».
Смерть Жданова в 1948 резко изменила расстановку сил в высшем эшелоне власти. Фаворитом Сталина, как во время войны, вновь становится Маленков. Вместо отстраненного по ложному доносу Кузнецова ключевой пост секретаря ЦК по подбору и расстановке кадров получает Хрущев. К альянсу Маленков-Хрущев присоединяется и Берия. Объединившись, они становятся самой влиятельной в государственном аппарате силой.
Как позднее вспоминал Каганович, за 2-3 года перед смертью Сталина сложился прочный политический союз Хрущева, Берии и Маленкова. Особенно тесная дружба существовала между Берией и Хрущевым.
К к. 40-х Сталин начал сдавать, часто находился в нервном взвинченном состоянии и, что важнее всего, стал очень подозрителен. Как утверждал Молотов, «впадал в крайности некоторые». Это состояние Сталина было использовано космополитической группировкой в борьбе против «русской партии».
Жданов умер 31 авг. 1948. Еще накануне он чувствовал себя хорошо. Есть данные, что он умер не своей смертью, возможно, отравлен какими-то ядами созданной Берией бактериологической лаборатории. Кроме уже известных нам показаний Тимашук о неправильном лечении, существуют показания прислуги валдайской дачи Жданова, которая незадолго до его смерти пришла к работнику местного исполкома и сказала, что секретаря ЦК «сознательно морят», просила принять меры. Человек этот позвонил в Москву, потом испугался и в ту же ночь, все бросив, уехал, спасая свою жизнь.
Смерть Жданова нарушила хрупкий баланс в расстановке сил. Антирусская группировка в руководстве страной получила преимущество. Лица, входившие в нее, были опытны в аппаратной борьбе, лучше знали поведение и настроение Сталина, а значит и могли им в известном смысле управлять. Берия, Хрущев и Маленков пытаются представить Сталину, что «русские» в составе руководства подготавливают его отстранение от власти. В качестве доказательств Сталину сообщают факты о самостоятельной экономической политике, проводимой российскими организациями (в частности, устройство без уведомления Сталина в янв. 1948 Всероссийской торговой оптовой ярмарки), об искажении итогов выборов в к. дек. 1948 в Ленинградской объединенной партийной организации, фальсификации государственной отчетности, а также о намерениях некоторых руководителей РСФСР создать компартию России (намерения эти не шли дальше разговоров).
На этой основе возникает т. н. «ленинградское дело», которое правильнее было бы назвать «русским делом», ибо посредством него была разгромлена большая часть русских кадров, пришедших после войны на замену старым еврейско-космополитическим функционерам. Многие документы «ленинградского дела» были впоследствии уничтожены Г. М. Маленковым. Поэтому о деталях его приходится судить по косвенным свидетельствам. По всей видимости, дело началось с доноса, подписанного Маленковым и Хрущевым. В 1957, во время заседания июньского пленума ЦК КПСС, Маленков изъял из «ленинградского дела» целый ряд материалов, заявив, что уничтожил их как личные документы. И то, что ему позволили это сделать, говорит о том, что в уничтожении их был заинтересован и Н. С. Хрущев.
На основании указанного доноса в февр. 1949 Политбюро принимает Постановление «Об антипартийных действиях членов ЦК ВКП(б) тт. Родионова М. И. и Попкова П. С.», в котором говорилось, что «их противогосударственные действия явились следствием нездорового, небольшевистского уклона, выражающегося в демагогическом заигрывании с Ленинградской организацией, охаивании ЦК ВКП(б), в попытках представить себя в качестве особых защитников Ленинграда, в попытках создать средостение между ЦК ВКП(б) и Ленинградской организацией и отдалить таким образом Ленинградскую организацию от ЦК ВКП(б)».
Решением Политбюро А. А. Кузнецов, М. И. Родионов и П. С. Попков снимаются со всех постов. Для разборки их дела создается комиссия в составе Маленкова, Хрущева и Шкирятова (человека Берии). Допросы обвиняемых вели не следователи МГБ, а члены партийной комиссии.
Имея целью уничтожить все русские кадры в высшем руководстве, члены партийной комиссии уже на первом этапе «привязывают» к этому делу председателя Госплана СССР Вознесенского.
Как вспоминает Н. К. Байбаков, в качестве компромата против Вознесенского была использована докладная записка председателя Госснаба СССР М. Т. Помазнева о занижении Госпланом СССР, который в то время возглавлял Вознесенский, плана промышленного производства на 1-й квартал 1949. С этого начинается организованная травля Вознесенского.
Назначенный в Госплан на должность уполномоченного ЦК ВКП(б) по кадрам Е. Е. Андреев летом 1949 представил записку об утере Госпланом за период 1944-49 ряда секретных документов. В записке на имя Сталина, составленной Берией, Маленковым и Булганиным, было сказано: «Товарищ Сталин, по Вашему указанию Вознесенского допросили и считаем, что он виновен».
9 сент. председатель Комитета партийного контроля, член комиссии по «ленинградскому делу» представляет Политбюро решение КПК: «Предлагаем исключить Н. А. Вознесенского из членов ЦК ВКП(б) и привлечь его к судебной ответственности».
Сначала Сталин был против ареста Вознесенского и Кузнецова, но Маленков и Берия сумели представить дело так, что арест необходим.
В 1949 проходят массовые аресты руководящих русских кадров в центре и на местах, в т. ч. секретарей обкомов и председателей исполкомов. В Ленинграде, Москве, Крыму, Рязани, Ярославле, Мурманске, Горьком, Таллине, Пскове, Новгороде, Петрозаводске и в др. городах по приказу Маленкова арестовываются люди, преимущественно выдвиженцы Жданова, бывшие в 40-е гг. в руководящем звене Ленинграда, их жены, родственники, друзья или просто сослуживцы. Только в Ленинградской обл. арестовываются св. 2 тыс. чел.
Одним из первых был арестован (а впоследствии убит) первый секретарь Крымского обкома партии Н. В. Соловьев, энергично выступавший против создания на территории Крыма еврейской республики. Арестовывается и подвергается пыткам первый секретарь Ярославского обкома М. И. Турко.
Как впоследствии отмечалось в выводах специальной комиссии, изучившей это дело: «С целью получения вымышленных показаний о существовании в Ленинграде антипартийной группы Г. М. Маленков лично руководил ходом следствия по делу и принимал в допросах непосредственное участие. Ко всем арестованным применялись незаконные методы следствия, мучительные пытки, побои и истязания. Для создания видимости о существовании в Ленинграде антипартийной группировки по указанию Г. М. Маленкова были произведены массовые аресты… Более года арестованных готовили к суду, подвергали грубым издевательствам, зверским истязаниям, угрожали расправиться с семьями, помещали в карцер и т. д. Психологическая обработка усилилась накануне и в ходе самого судебного разбирательства. Подсудимых заставляли учить наизусть протоколы допросов и не отклоняться от заранее составленного сценария судебного фарса».
Антирусская группировка Маленкова-Хрущева-Берии превратила следствие по «ленинградскому делу» в сплошную череду пыток и издевательств над русскими кадрами.
Сразу же после заседания военной коллегии 30 сент. 1950 по показаниям свидетелей «были не расстреляны, а зверски убиты Н. А. Вознесенский, А. А. Кузнецов, П. С. Попков, М. И. Родионов, Я. Ф. Капустин и П. Г. Лазутин.»
Чуть позже были убиты многие другие лица, проходившие по «ленинградскому делу»: Г. Ф. Бадаев, И. С. Харитонов, П. Н. Кубаткин, М. В. Басов, А. Д. Вербицкий, Н. В. Соловьев, А. И. Бурлин, В. И. Иванов, М. Н. Никитин, М. И. Сафонов, П. А. Чурсин, А. Т. Бондаренко. Всего расстреляли около 200 чел., а несколько тыс. приговорили к длительным срокам заключения, а еще тысячи были отстранены от активной деятельности и назначены на низкие должности (среди последних, в частности, пострадал талантливый русский руководитель А. Н. Косыгин, сосланный на работу в текстильную промышленность).
Развязав руки антирусской группе Маленкова-Берии-Хрущева, позволив ей расправиться с ведущими русскими кадрами в руководстве страной, Сталин по сути дела подписал себе смертный приговор, ибо потерял опору для проведения твердой и последовательной национальной русской политики. Являясь главой Русского государства, он обрекал себя на неизбежное одиночество и гибель. Самые способные и энергичные, проверенные войной русские руководители были истреблены; требовались годы, чтобы воссоздать их. Но на это Сталин уже не имел времени.
Олег Платонов
Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа
Капустин Яков Федорович
Капустин Яков Федорович (1904, деревня Михеева Тверской губернии - 1.10.1950), партийный деятель. Сын крестьянина. Образование получил в Индустриальном институте (1934). С 1923 чернорабочий на Волховстрое. С 1925 поручный слесаря, клепальщик на заводе "Красный путиловец" (Ленинград). В 1926-28 служил в РККА. Влек. 1927 вступил в ВКП(б). С 1934 старший мастер Кировского завода. В 1935-36 находился на стажировке в Англии, где изучал производство паровых турбин. В 1938-39 секретарь парткома и парторг ЦК ВКП(б) на Кировском заводе. В 1939-40 секретарь Кировского райкома партии (Ленинград).
Попков Петр Сергеевич
Попков Петр Сергеевич (23.1.1903, село Колисеево Владимирской губернии - 1.10.1950), партийный деятель. Сын рабочего. Образование получил в Ленинградском институте инженеров коммунального хозяйства (1937). В 1917-25 работал столяром на заводе "Красный строитель". В сент. 1925 вступил в ВКП(б). С 1925 секретарь Владимирского волостного комитета ВЛКСМ. В 1926-28 зав. столярной мастерской Владимирского горкомхоза. Выдвинулся в ходе массовых арестов партийно-хозяйственного аппарата в 1937-38. В 1937 зав.
КУЗНЕЦОВ Алексей Александрович (1905 - 1950). Советский государственный и партийный деятель, генерал-лейтенант (1943). В 1938-1945 гг. - второй секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б). Официальная биография гласит: «...А. Кузнецов являлся одним из верных, энергичных помощников славного руководителя ленинградских большевиков тов. Жданова. Под руководством А.А. Жданова тов. Кузнецов осуществляет большую работу по выкорчевыванию троцкистско-зиновьевских и бухаринско-рыковских мерзавцев, пробравшихся к руководству в ряде районов Ленинградской области и развернувших свою гнусную вредительскую и шпионскую деятельность.
С неутомимой энергией боролся тов. Кузнецов за разоблачение врагов народа, орудовавших на идеологическом фронте - в Государственном Эрмитаже, в Русском музее, музее Революции и ряде других культурных учреждений» (Ленинградская правда. 1937. 16 января)...
Кузнецов Алексей Александрович
Кузнецов Алексей Александрович (7.2.1905, Боровичи Новгородской губернии - 1.10.1950), партийный деятель, генерал-лейтенант (1943). Сын рабочего. С 1922 рабочий-сортировщик лесопильного завода. В 1924-32 секретарь Ореховского волостного комитета комсомола, инструктор, зав. отделом, секретарь Боровичского и Маловишерского уездных комитетов РКСМ, зав. отделом Нижегородского окружного комитета и секретарь Чудовского райкома ВЛКСМ. В 1925 вступил в ВКП(б). С 1932 инструктор Ленинградского горкома ВКП(б), 2-й секретарь Смольнинского, 1-й секретарь Дзержинского райкомов партии (Ленинград).
Вознесенский Николай Алексеевич (ЛГ.Э, 2013)
Вознесенский Николай Алексеевич (1903-1950) - советский политический и государственный деятель, экономист, член Политбюро ЦК ВКП (б) (1947-1949), доктор экономических наук (1935), академик АН СССР (1943). В 1950 году приговорен к высшей мере наказания по Ленинградскому делу. Через час после вынесения приговора был расстрелян. Реабилитирован в 1954 году. Основные научные труды: «Пятилетний план восстановления и развития народного хозяйства СССР на 1946-1950 гг.» (М., 1946), «Военная экономика СССР в период Отечественной войны» (М., 1947).
Кумовство в органах власти. Сегодня и при Сталине. Почувствуйте разницу.
“Ленинградское дело”.
После войны Сталину предстояла новая война - с коррупцией. Так что не просто так и не из-за боязни потерять власть, как предполагают некоторые историки, Сталин начал «затягивать гайки» после Великой Отечественной. Да это и не новость для мировой истории - что после разрушительных войн везде и во все времена восстановление страны начинается с укрепления власти (вплоть до введения чрезвычайного положения и даже диктатуры), дабы остановить произошедшие за годы войны разлад и распад системы управления хозяйством и обществом.
Кстати, из-за использования служебного положения в личных целях был привлечён к ответственности даже главный полководец - маршал Жуков. И только сданные им государству «трофеи от мародёрской деятельности в Германии» спасли его от сурового уголовного наказания, хотя и не избавили от серьёзного понижения по партийной и государственной линии.
Однако самым серьёзным стало «Ленинградское дело» - дело о кумовстве в руководящих органах партии и государства, что было прямым путём к зарождению и расцвету коррупции. Её вершиной является злоупотребление служебным положением в личных интересах, начинавшееся привилегиями и льготами, а закончившееся взятками и превращением государственного кармана в свой собственный…
«Ленинградское дело» в действительности - дело о коррупции прежде всего в руководящей среде сверху донизу… Поначалу, как и все, я этого не знал и не понимал. Но теперь, ознакомившись с рядом партийных документов, прихожу к выводу, что чисто политические обвинения, быть может, и сфабрикованы, но вот коррупционная сторона дела точно имела место! Во всяком случае совершённые обвиняемыми действия явно создавали условия для коррупции. (Говорю это на основании партийных документов, а не на основании материалов следствия, которые никогда и нигде в мире не пользовались должным доверием. Партийные же документы появились в атмосфере свободного выяснения отношений, причём задолго до заведения следственного дела.)
Но… сперва такой, казалось бы, совсем безобидный пример.
Согласитесь, одно дело, когда речь идёт о выделении денег, скажем, на улучшение условий в детском саду и совсем другое, когда деньги требуются для восстановления сгоревшего детского дома, воспитанникам которого в отличие от детей, имеющих крышу над головой, просто некуда деться. Кажется, само собой разумеется, что в первую очередь необходимо помочь бездомным ребятам.
Однако благодаря отношениям кумовства нередко начальник прежде всего выделяет средства не детскому дому, а детскому саду, потому как туда ходит любимый внук… Кажется, ничего особенного, но именно с таких безобидных фактов начинается коррупция, разъедающая, как ржавчина, всё государство.
Поймать дельцов на подобных преступлениях сложно, но можно. Чтобы исключить возможность кумовства или подкупа среди проверяющих, в сталинские времена для проверки одного и того же дела назначалось несколько независимых комиссий. Они подавали материалы проверок не какому-то одному главному лицу, а, допустим, каждому члену Политбюро. Это почти исключало возможность сокрытия результатов проверок и по многим направлениям (за счёт гласности) гарантировало применение заслуженных мер.
Если же кому-то удавалось нейтрализовать все эти комиссии, то в таком случае (после установления факта сговора) никто не мог ждать пощады, потому что организованная преступность каралась куда жёстче и… безоговорочно! Это был своеобразный партийный суд, который не знал сроков давности, как это имеет место в наши дни.
«Ленинградское дело» началось с Постановления Политбюро 15 февраля 1949 г. в связи с безо-т-ветственной самодеятельностью, предпринятой для проведения Всесоюзной оптовой ярмарки в Ленинграде (с 10 по 20 января 1949 г.).
Толком ничего не было просчитано, и вместо распродажи товаров произошла их порча и… убыток на 4 млрд.
рублей.
И это в условиях страшного послевоенного промтоварного и продовольственного голода. Плюс ко всему выявилось растранжиривание значительных командировочных средств на поездку в Северную столицу руководителей со всей страны. Проще говоря, многие поехали просто «оторваться от дел» и гульнуть на широкую ногу… То есть даже в этом просматривалась коррупция. Дальше - больше!
В Постановлении Политбюро отмечалось:
«На основании проведённой проверки установлено, что председатель Совета Министров РСФСР тов. Родионов М.И. вместе с ленинградскими руководящими товарищами при содействии члена ЦК ВКП(б) тов. Кузнецова А.А. самовольно и незаконно организовал Всесоюзную оптовую ярмарку с приглашением к участию в ней торговых организаций краёв и областей РСФСР, включая и самых отдалённых, вплоть до Сахалинской области, а также представителей торговых организаций всех союзных республик.
На ярмарке были предъявлены к продаже товары на сумму около 9 млрд. рублей, включая товары, которые распределяются союзным правительством по общегосударственному плану , что привело к разбазариванию государственных товарных фондов и к ущемлению интересов ряда краёв, областей и республик (А это коррупция… и ещё какая!) Кроме того, проведение ярмарки нанесло ущерб государству в связи с большими и неоправданными затратами государственных средств на организацию ярмарки и на переезд участников её из отдалённых местностей в Ленинград и обратно. (И это тоже коррупция!)
Политбюро ЦК ВКП(б) считает главными виновниками указанного антигосударственного действия кандидатов в члены ЦК ВКП(б) т.т. Родионова и Попкова и члена ЦК ВКП(б) т. Кузнецова А.А., которые нарушили элементарные основы государственной и партийной дисциплины…
Политбюро считает, что отмеченные выше противогосударственные действия явились следствием того, что у т.т. Кузнецова А.А., Родионова, Попкова имеется нездоровый уклон, выражающийся в заигрывании с ленинградской организацией, в попытках представить себя в качестве особых защитников интересов Ленинграда, в попытках создать средостение (то есть препятствие, мешающее непосредственным отношениям) между ЦК и ленинградской организацией…
В связи с этим следует отметить, что т. Попков, являясь первым секретарём Ленинградского обкома и горкома, не старается обеспечить связь ленинградской партийной организации с ЦК, не информирует ЦК партии о положении дел в Ленинграде и, вместо того чтобы вносить вопросы и предложения непосредственно в ЦК, встаёт на путь обхода ЦК партии, на путь сомнительных закулисных, а иногда и рваческих комбинаций, проводимых через различных самозваных «шефов» Ленинграда, вроде т.т. Кузнецова, Родионова и других.
В этом свете следует рассматривать ставшее только теперь известным ЦК от т. Вознесенского предложение «шефствовать» над Ленинградом, с которым обратился в 1948 году т. Попков к т. Вознесенскому Н.А., а также неправильное поведение т. Попкова, когда он связи ленинградской партийной организации с ЦК ВКП(б) пытается подменить личными связями с так называемым шефом т. Кузнецовым А.А..
Политбюро считает, что такие методы являются выражением групповщины…» (Постановление приводится в сокращённом виде.)
Чем внимательнее перечитываю это Постановление, тем основательнее напрашивается следующий вывод: при таком положении дел неизбежно создаются условия для возникновения и развития отношений по принципу «ты - мне, я - тебе!», «ну как не порадеть родному человечку?» Однако это и есть коррупция!!!
Кстати, Кузнецов, используя должность начальника ЦК по кадрам , расставлял «своих людей» - «ленинградцев» на высокие посты по всей стране. Это объясняет тот факт, что репрессии в связи с «Ленинградским делом» не ограничились Ленинградом, а прокатились по всему Союзу. Коррупцию вырубали тогда под корень, во избежание метастазов прихватывая нередко и незараженные ещё места, то есть оказавшихся рядом. Правда, это уже был перехлёст местных деятелей по принципу «как бы чего не вышло», а то и обычное сведение счетов. Однако за всё это потом тоже приходилось отвечать!
Следует обратить внимание и на такой исключительно важный факт, а именно:
21 февраля 1949 г. на Пленуме Ленинградского обкома в связи с этим Постановлением состоялся основательный разговор. И, надо заметить, при выяснении отношений на Пленуме П.С. Попков не стал оправдываться, а прямо сказал, «что абсолютное число вопросов, которые шли из областного и городского комитетов партии, шли в ЦК через Кузнецова. Я считал такую постановку правильной. Я видел стремление Кузнецова руководить Ленинградской организацией…
Вот некоторые факты. Мне товарищ Кузнецов однажды позвонил и с возмущением накричал на меня (я за один крик должен был поставить в известность ЦК партии): «Что вы строите дорогу в Териоки? Для того, чтобы вам легче было ездить на дачу?» Я сказал: «Сдаётся курортная зона, нужна дорога. Есть решение сессии Ленсовета и горкома партии». «Это вы всё придумали. Такие вопросы нужно согласовывать с ЦК…» Теперь я понимаю, что, требуя согласования таких вопросов с ЦК, под ЦК он разумел себя.
Приезжает Вербицкий и говорит: «Я был у Алексея Александровича Кузнецова, который спрашивал меня, на каком основании вы хотите снять трамвайное движение с проспекта Энгельса?» Вербицкий тогда заявил: такие вопросы Кузнецов требует согласовывать с ним…»
Заметьте! Всё это было бы терпимо, если бы Центральным Комитетом Кузнецову поручалось отвечать за положение дел в Ленинграде, но ведь делал он это самовольно, будучи начальником Управления кадров ЦК. Больше того, оказывал давление, используя своё влияние при подборе, замене и выдвижении людей.
Причём не только занимался не своим делом, но и стремился решать все вопросы единолично, скрывая это от ЦК и действуя так, как было выгодно прежде всего ему: поначалу с точки зрения общего дела, а потом и с точки зрения личной карьеры и личного благополучия… И это тоже вело к всеохватывающей коррупции, ибо если что-то можно начальнику, то это же можно и подчинённым!
Разумеется, в отношении своих подчинённых.
Этот вывод хорошо прослеживается на примере второго секретаря Ленинградского горкома Я.Ф. Капустина , который как ни в чём не бывало рассказывал:
«В системе нашей было так: как поездка - так обязательно зайти в Москве к Кузнецову.
В последний раз, когда я с делегацией приехал приветствовать Московскую партийную конференцию, опять не преминул к нему зайти. Чего ради зашёл? Зачем?»
На что Маленков совершенно справедливо ответил: «Дело не в том, что вы ходили или не ходили к товарищу Кузнецову - он был секретарём ЦК: почему бы не зайти? А дело в том, что Центральный Комитет не знал, о чём вы говорили с Кузнецовым, какие указания давал Кузнецов. Всё это замкнулось в группе…
У Центрального Комитета есть Секретариат, есть бюро, есть Политбюро, и в зависимости от важности вопроса решает Секретариат, бюро или Политбюро. Вы же поддерживаете другой порядок - единоличное решение вопроса, единоличные указания. Вот о чём речь».
Маленков прав, потому что именно с таких негласных разговоров начинается коррупция. И кто не понимает этого, тот никогда не победит коррупцию.
Исторический факт
Выходцы из Ленинграда (например, в лице Н.А. Вознесенского) и в Госплане СССР не очень-то придерживались правила: дружба дружбой, а служба службой!
В результате «оказалось, что председатель Госплана Вознесенский систематически занижал план одним министерствам и завышал другим. Соответственно у тех, кого он любил, были хорошие показатели, премии и прочие прелести». А вот у остальных - лучше не вспоминать…
Как тяжелы для страны подобные «ленинградские традиции», народ испытывает на себе по сей день!
Что это было
Все разбирательства по «Ленинградскому делу» происходили в сугубо общественном порядке и не касались той части «дела», которую завели через полгода органы, начав уголовное следствие за поползновения политического характера, имевшие целью создание новой партии (РКП) и оформление на этой основе РСФСР в… так сказать, полноценную республику.
То есть «ленинградцев» судили за те политические планы, которые предполагали в конечном счёте то, что сделал Ельцин в 1980-1990 гг., а именно: объявив Россию независимой в составе СССР, Ельцин тем самым разрушил Советский Союз и, стало быть, совершил деяние, которое должно было преследоваться по статье «Измена Родине» путём разрушения конституционных основ СССР, выразившееся в смене или свержении общественного строя.
Иначе говоря, судили и приговорили «лендельцев» за попытку создания того, что 40 лет спустя всё-таки создали Ельцин и его союзники в виде КПРФ Полозкова - Зюганова и пресловутого Содружества Независимых Государств (СНГ), от которого народы бывших союзных республик не могут прийти в себя до сих пор. Однако это была совсем другая и более страшная история, отставившая на второй план даже вопросы коррупции, рассмотренные нами выше.
Помимо коррупционной составляющей «Ленинградского дела», выявленного на самом высоком партийном и государственном уровне, в те же годы была раскрыта целая серия «дел» хозяйственного порядка в сфере действия министерств, главков и предприятий, непосредственно производящих продукцию повышенного и повседневного спроса.
«Хлебное дело»
Как бы тайно «верхи» что-то ни делали - «низы» тут же (!) начинают повторять это. Потому что пока «верхи» ещё только готовятся, богатое воображение наблюдательных «низов» уже рисует то, что «верхи», дескать, давно делают… Действительно: если можно «верхам» по отношению к своим подчинённым, то почему нельзя этим подчинённым по отношению к своим «низам»?!
Коррупция - как электричество - вмиг распространяется по всем каналам власти! И если кто-то становится на её пути, она тут же превращает его в «своего» или выбрасывает вон (!) из своей системы - особо же непокорных просто уничтожает. Поэтому я называю коррупцию раковой опухолью общества…
Вот такая тяжёлая беда после Великой Отечественной и свалилась на победивший, но голодный Советский Союз. И первым из дел, за которое взялась коррупция, естественно, стало «хлебное дело». Потому что голодные люди за хлеб готовы были отдать последние свои сбережения!
Инкубатором и разносчиком коррупции в пищевой промышленности России стала распределительная система «Росглавхлеб» во главе с начальником отдела снабжения Михаилом Исаевым .
В разветвлённую сеть его преступной группы (кроме зама начальника отдела Шулькина Б.Н., главбуха отдела Розенбаума Д.А. и директора Московской межобластной базы Главка Бухмана Э.М.) входили должностные лица из плохо контролируемых трестов Алтая и Татарстана, а также Архангельской, Брянской, Ивановской, Московской, Оренбургской и Ростовской областей. Всего было не менее 20 человек…
Внимание Невзорова и его товарищей по спецслужбам привлекли хорошенькие молодые женщины, которых разожравшиеся исаевские красавцы меняли как перчатки. Ещё бы: когда одних качало от голода, у этих в ресторанах и на дачах столы ломились от блюд и выпивки, что позволяло устраивать чуть ли не конкурсный отбор среди слабого пола. Дошло до того, что жена Исаева узнала про дачные «хоровые оргии» мужа и… повесилась. Исаев же и его компаньоны по лёгкой жизни, чтобы скрыть истинные причины смерти, похоронили её как скончавшуюся от внезапного сердечного приступа…
Спрашивалось: а на какие деньги и откуда бралось всё это?
Ответ был до предела прост: с миру по нитке - рубашка к телу. Действительно, за то, что указанным трестам все дефициты выделялись без задержки, а то и сверх положенного, их начальнички «откатывали» московскому начальству по следующей схеме.
Выписывали, например, какому-то хлебозаводу или кондитерской фабрике тысячу кг муки или сахара, однако отпускали, скажем, сахара лишь 950 кг, оставляя Исаеву в виде «отката» 50 кило. Чтобы покрыть эту недостачу (да ещё и нажиться на полученном дефиците), при изготовлении, допустим, печенья осуществлялось недовложение сахара: вместо 1000 в производство шло 900 кг… в расчёте на то, что на вкус не определить, сколько сахара в килограмме печенья - 90 г или 100! Сделать это можно было только в лаборатории.
Или возьмём выпечку 100 тыс. булочек, на каждую из которых вместо 10 шт. изюма шло 8 и вместо 30 граммов сахара - 25 и т. д. и т. п.
Практиковалось и прямое хищение за счёт неполного оприходования поступавшего продовольствия, что в послевоенных условиях легко объяснялось как невыявленными пропажами из распломбированных в пути вагонов, так и явными грабежами при разгрузке «товарняков» членами многочисленных бандформирований, которые нанимались на работу как порядочные люди, но потом вдруг исчезали в неизвестном направлении и, естественно, не с пустыми руками. В итоге материально-ответственные лица вынуждены были составлять акты на нанесённый ущерб. Разумеется, в сложившейся обстановке многие из них воровали и сами, а списывали всё на бандитов.
«Сэкономленные» таким образом продукты быстро сбывались на рынках и через коммерческую сеть магазинов.
Как бы там ни было, но сыщику Фёдору Невзорову и его товарищам по спецслужбам удалось вывести на чистую воду не только уже названный столичный продовольственно-криминальный центр М.И. Исаева, но и связанных с Исаевым высокопоставленных провинциальных любителей устраивать себе «сладкую жизнь» за счёт горьких слёз простых граждан.
По агентурным данным.
Перечисляю преступников-коррупционеров и их «дела» по документам МВД СССР.
«ЛЕЙДЕРМАН Л.Г., представитель Ростовского треста, по преступному сговору с Исаевым и другими работниками Центральной базы и отдела снабжения «Росглавхлеб» получил для предприятий хлебопекарной промышленности области разных продуктов на сумму 123,7 тыс. рублей, но в гор. Ростов их не доставил. Часть денег за эти похищенные продукты он (по договорённости с гл. бухгалтером отдела снабжения Главка Розенбаумом) перечислил через московские гострудсберкассы наличными. Часть товаров были списаны по отдельным хлебозаводам на производство как якобы израсходованные на изготовление хлебобулочных изделий.
Фролов А.Е., работая в должности управляющего Архангельского треста хлебопекарной промышленности, в 1945-46 гг. получил с базы «Росглавхлеб» продовольственных товаров на сумму 86 928 рублей, из которых на 66 569 рублей в трест их не доставил и похитил.
Аналогичным путём получили и расхитили продтовары:
представители Татарского треста хлебопечения экспедитор Курочкин-Саводеров Ф.Н. и Цанин Я.Т. - на сумму 183 тыс. рублей (из них Курочкин-Саводеров - на 136 тыс. рублей);
главный инженер Алтайского, а затем управляющий Брянского треста «Росглавхлеб» Дашковский М.И. - на сумму 10 600 рублей;
экспедитор Бузулукского хлебокомбината Оренбургской области Спе-вак С.М. - на сумму 94 тыс. рублей и т.д.
Кроме того, следствием по делу установлено, что Исаев М.И. по приказу Минпищепрома СССР №104 от 18.03.46 г. получил с Московского треста «Печение» 30 автомашин для отправки по разнарядке в ряд трестов Российской Федерации. По преступной договорённости с управляющим транспортной конторы Московского треста Меламедом Г.Я. за отправку автомашин трестам они получали с их представителей взятки из расчёта 7 тыс. рублей за машину. Всего ими было получено около 200 тыс. рублей.
Например, тот же Лейдерман за 10 автомашин передал Меламеду взятку 70 тыс. рублей. Документально Лейдерман отчитался так, что якобы израсходовал указанную сумму на ремонт машин, который он производил на предприятиях Москвы в частном порядке. Фиктивные документы за соответствующую плату составлял ему экспедитор Центральной базы «Росглавхлеб» Рабинович И.З.
За отпуск автомашин Бузулукскому хлебокомбинату с его представителя Спевака Исаев получил 60 кг сахарина, который тот должен был доставить на свой хлебокомбинат. В результате, чтобы скрыть недостачу, похищенный таким образом сахарин был списан на производство…
Часть незаконно полученных денег шла на разгульный образ жизни, в частности, на пьянки в ресторанах и на кутежи с женщинами лёгкого поведения. Другая часть расходовалась на приобретение драгоценностей и предметов быта. У Исаева была изъята сберегательная книжка на предъявителя на сумму 100 тыс. рублей и описана в Подмосковье дорогая дача, на которой был обнаружен и изъят целый склад продовольственных товаров, и среди них - мешки с сахаром и мукой, большое количество мясных и молочных консервов, сотни бутылок дорогостоящих вин, водочные и колбасные изделия на десятки тысяч рублей и проч.
Преступной группой Исаева за период с 14 апреля 1945-го по 1946 г. включительно было похищено: сахара - 1670 кг, муки - 8500 кг, сахарина - 670 кг, изюма - 310 кг, сливочного масла - 414 кг, сгущённого молока - 1553 банки, джема и повидла - 2605 кг и т.д. - всего по розничным ценам (согласно Приказу Министерства торговли СССР №550 от 14.12.1947 г.) на сумму 1 139 230 руб. 18 коп.
Исаева и Розенбаума к 25 годам лишения свободы каждого с последующим поражением в избирательных правах на пять лет;
их соучастников: Курочкина-Саводерова - к 15 годам лишения свободы;
Меламеда, Спевака и Цанина - к 10 годам лишения свободы;
Бухмана, Лейдермана, Фролова и других - также к длительным срокам лишения свободы;
всех - с полной конфискацией имущества их родных ».
Таким образом, ущерб, нанесённый преступниками государству, был возмещён полностью. О подобных результатах сегодня не приходится даже мечтать… (zanuda2: примечательно, что большинство участников и главных организаторов этих хищений - этнические евреи - Бухман, Лейдерман, Меламед, Дашковский, Спевак, Цанин и др. Как впрочем и среди нынешних "олингархов" - всех этих березовских, гусинских, абрамовичей, прохоровых, ваксельбергов, израилевичей, коганов, левитов и др. Правда. сами евреи говорят, что это просто случайное совпадение...)
В начале января 1949 года в Центральный Комитет партии поступило анонимное письмо. В нем неизвестный сообщал, что на состоявшейся 25 декабря истекшего года в Ленинграде объединенной областной и городской партийной конференции были сфальсифицированы результаты голосования. С этого на первый взгляд малопримечательного события начинается крупнейшее в послевоенной советской истории судебное дело, вовлекшее в свою орбиту не только руководителей ленинградской партийной организации, но и ряд лиц из ближайшего окружения Сталина.
22 февраля 1949 года состоялся объединенный пленум Ленинградского обкома и горкома партии. На нем с большой речью выступил Маленков. Он заявил, что руководство ленинградской партийной организаций знало о фальсификации, но скрыло этот факт от ЦК. Более того, по его словам, обком превратился в опорный пункт для борьбы с Центральным Комитетом, культивирует сепаратистские настроения, стремится к созданию самостоятельной Российской Коммунистической партии.
Пленум исключил из партии председателя счетной комиссии конференции Тихонова, одобрил решение ЦК об отстранении от должности первого секретаря ОК и ГК Попкова, объявил выговор Капустину, наложил ряд партийных взысканий на других лиц, причастных к фальсификации результатов выборов.
Однако решением это дело отнюдь не завершилось. Напротив: оно получило новый импульс. Как уже неоднократно бывало в истории Советского государства, сугубо партийное дело постепенно приобретало уголовный характер. По личному распоряжению Сталина к нему подключился Берия, в то время заместитель председателя Совета Министров. Непосредственное производство по ленинградскому делу было поручено министру госбезопасности Абакумову.
Непродолжительное время спустя исполнительный и энергичный министр уже докладывал Берия о первой жертве: бывший секретарь Ленинградского горкома партии Капустин - английский шпион.
21 июля 1949 года по приказу министра госбезопасности Капустин был арестован. Без санкции прокурора.
В течение первых десяти дней содержания под стражей арестованный допрашивался 17 раз. Держался стойко. Помещался в карцер. Есть данные о применении к нему физических мер воздействия.
Из показаний бывшего следователя Сорокина: «Мне передали указание Абакумова, чтобы без признания Капустина я не появлялся в министерстве. Такие показания я добыл…»
Абакумов спешит сообщить об этом Сталину. В донесении от 1 августа 1949 года он пишет: «…есть веские основания считать Капустина агентом Британской разведки…» Однако эта сторона дела Сталина, видимо, интересовала не в первую очередь. Главное - разоблачение законспирированной организации в партии. С этой установкой Абакумов начинает следующую серию допросов Капустина. И уже 4 августа в его руках появляется подписанный арестованным протокол: «Теперь я понял, что дальнейшее запирательство бессмысленно. Я буду говорить правду, как обманывал Партию, ЦК, товарища Сталина…» Далее Капустин называет фамилии двух участников заговора». Среди них секретарь ЦК ВКП(б) Алексей Александрович Кузнецов.
13 августа 1949 года в кабинете Маленкова Кузнецов был арестован. В этот же день на его квартире в отсутствие подследственного произвели обыск. Сотрудники МГБ прямо с порога потребовали у жены Кузнецова немедленно выдать им письмо. При этом они не уточняли, какое именно письмо имеется в виду. Из их реплик следовало лишь, что исключительная важность этого документа делает излишними всякие уточнения.
Речь шла о действительно неординарном документе - личном письме Сталина. Оно было написано во время блокады Ленинграда и отправлено через линию фронта. В письме генсек отмечал, что руководители города Жданов и Ворошилов устали, издергались, им нужен отдых. В этих условиях вся надежда возлагалась на Кузнецова. «Алексей, Родина тебя не забудет», - эти слова Сталина служили своего рода охранной грамотой. И вот теперь это письмо оказалось главным предметом поисков.
Следующей жертвой намечался Николай Алексеевич Вознесенский. Член Политбюро ЦК ВКП(б), первый заместитель Председателя Совета Министров СССР, он был известен не только как крупная политическая фигура в стране, но и как видный ученый-экономист, действительный член Академии наук СССР.
Его высоко ценил Сталин. По воспоминаниям А.И.Микояна, однажды на озере Рица генсек сказал своим спутникам, что ввиду приближения старости думает о преемниках. Наиболее подходящей кандидатурой на должность Председателя Совета Министров считает Николая Алексеевича Вознесенского, на пост Генерального секретаря ЦК - Алексея Александровича Кузнецова. «Как, не возражаете, товарищи?» - спросил Сталин. Никто не возразил. Но, думается, этот эпизод отнюдь не вызвал симпатии к двум столь ярким личностям со стороны их соперников из среды ближайшего сталинского окружения.
И здесь, словно по заказу, появляется докладная записка заместителя председателя Госснаба СССР М.Т.Помазнева о занижении Госпланом СССР контрольных цифр развития промышленного производства. Вопрос рассматривается на заседании Совета Министров. В результате появляется протокольная запись:
«Тов. Вознесенский неудовлетворительно руководит Госпланом, не проявляет обязательной, особенно для члена Политбюро, партийности в руководстве Госпланом и в защите директив правительства в области планирования, неправильно воспитывает работников Госплана, вследствие чего в Госплане культивировались непартийные нравы, имели место антигосударственные действия, факты обмана правительства, преступные факты по подгону цифр и, наконец, факты, которые свидетельствуют о том, что руководящие работники Госплана хитрят с правительством».
Дело Вознесенского передается на рассмотрение Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). Здесь к предыдущим обвинениям добавляют «самовозвеличивание» и «поддержание связей с ленинградской антипартийной группой». 9 сентября 1949 года председатель КПК Шкирятов направляет в Политбюро предложение вывести Вознесенского из состава ЦК ВКП(б) и привлечь к судебной ответственности. Три дня спустя Пленум Центрального Комитета путем опроса утверждает это предложение.
И вот, когда, казалось бы, решение принято, все готово для расправы и неизбежный арест должен последовать незамедлительно, Вознесенского неожиданно оставляют в покое. Долгие дни напряженного ожидания сменялись еще более долгими тревожными ночами. За ним не приходили. Эта психологическая пытка продолжалась полтора месяца. И каждый оставшийся ему день отстраненный от всех постов бывший член Политбюро спешил использовать для завершения своих научных исследований. Когда же пасмурным осенним вечером 27 октября 1949 года на пороге его дома появилась группа военных в форме МГБ, на столе у пишущей машинки они увидели толстую рукопись книги «Политическая экономия коммунизма». Судьба этого произведения разделила судьбу его автора.
Расследование «ленинградского дела» держал под постоянным контролем Маленков, он же неоднократно присутствовал на допросах арестованных. Следственную группу непосредственно возглавлял полковник Комаров, о котором Абакумов говорил как о своем лучшем следователе. Некоторое представление об этом человеке дает фрагмент из его заявления, направленного несколько лет спустя, 17 февраля 1953 года, в адрес ЦК партии: «В коллективе следчасти хорошо знают, что я ненавидел врагов. Я был беспощаден с ними, как говорится, вынимал у них душу. Они боялись меня как огня. Сам министр не вызывал у них того страха, который появлялся, когда допрашивал я лично…»
В чем причина этого страха? Сегодня ответ на этот вопрос уже не является тайной. Документально установлено: ко всем арестованным применялись незаконные методы следствия, мучительные пытки, побои и истязания.
Тот же Комаров впоследствии признал, что по приказанию Абакумова лично избивал Вознесенского, а следователи Сорокин и Питовранов применили такие же меры грубого физического воздействия к Кузнецову.
Это свидетельство человека, который лично расправлялся с арестованными. А что же жертвы таких допросов? Большинство из них навсегда унесли тайну предварительного следствия вместе с собой в могилу. Но есть и счастливые исключения. Выжил Иосиф Михайлович Турко, бывший второй секретарь Ленинградского обкома партии. Он рассказывает:
«Дело мое вел Путинцев. Он бил меня по лицу, голове, а когда я упал - ногами в живот. Затем меня затолкали в карцер. В карцере я сидел дважды. Он грозил уничтожить мою жену, детей, если я не признаюсь. Потом Путинцев предложил мне подписать чудовищный протокол о Кузнецове, Вознесенском и других. В нем также содержались дикие измышления о руководителях Партии и правительства. И что я участник заговора. Били. Я кричал на всю тюрьму. Семь суток просидел в карцере. Снова отказался подписать протокол… Снова побои. Потом я увидел врача со шприцем. Я испугался и подписал сразу два протокола… Повели к Комарову. Его я боялся больше, чем Путинцева… Хотел покончить самоубийством… Дома жена лишилась рассудка, сына арестовали, малолетнюю дочь отдали в детдом».
Более года шло следствие. В сентябре 1950 года Абакумов согласовал со Сталиным основные идеи обвинительного заключения. 26 сентября его официально утвердил Главный военный прокурор А.П.Вавилов.
Судебный процесс решено было проводить в Ленинграде. 29 сентября 1950 года в помещении окружного Дома офицеров на Литейном проспекте открылось выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР. В состав коллегии вошли три генерал-майора юстиции под председательством И.Р.Муталевича. Дело слушалось без участия государственного обвинителя и защитников.
Официального сообщения о процессе в печати не было. Поэтому длительное время подробности суда оставались неизвестными.
По свидетельству сотрудника МГБ Коровина, «Комаров хвастался, что сумел убедить Кузнецова, что весь процесс - не более как «дань общественному мнению» и приговор исполняться не будет. Кузнецов даже спрашивал Комарова, хорошо ли он выступил в суде». Достоверность этого свидетельства едва ли можно считать безусловной, поскольку изложенное Коровиным трудно согласуется с другими известными фактами.
Относительно же поведения на суде Алексея Александровича Кузнецова достоверно известно, что он нашел в себе силы твердо заявить в последнем слове:
Я был большевиком и останусь им, какой бы приговор мне не вынесли. История нас оправдает.
Не меньшим мужеством исполнено и последнее слово Николая Александровича Вознесенского:
Я не виновен в преступлениях, которые мне предъявляются. Прошу передать это Сталину.
Глубокой ночью 1 октября 1950 года в 0 часов 59 минут суд приступил к оглашению приговоров. С председательского кресла поднимается генерал-майор юстиции Матулевич:
« - …Кузнецов, Попков, Вознесенский, Капустин, Лазутин, Родионов, Турко, Закржевская, Михеев признаны виновными в том, что, объединившись в 1938 году в антисоветскую группу, проводили подрывную деятельность в партии, направленную на отрыв Ленинградской партийной организации от ЦК ВКП(б) с целью превратить ее в опору для борьбы с партией и ее ЦК… Для этого пытались возбуждать недовольство среди коммунистов ленинградской организации мероприятиями ЦК ВКП(б), распространяя клеветнические утверждения, высказывали изменнические замыслы… А также разбазаривали государственные средства. Как видно из материалов дела, все обвиняемые на предварительном следствии и на судебном заседании вину свою признали полностью».
Военная коллегия Верховного суда СССР квалифицировала их деяния по самым тяжким составам Уголовного кодекса РСФСР - ст. 58 1а (измена родине), ст. 58-7 (вредительство), ст. 58-11 (участие в контрреволюционной организации). А.А.Кузнецов, Н.А.Вознесенский, П.Е.Попков, П.Г.Лазутин, М.И.Родионов и Я.Ф.Капустин были приговорены к высшей мере наказания - расстрелу. И.М.Турко получил пятнадцать лет лишения свободы, Т.В.Закржевская и Ф.Е.Михеев - по десять. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал.
Осужденным на смерть в таких случаях остается единственное - ходатайствовать перед Президиумом Верховного Совета СССР о помиловании. Но и этой последней возможности осужденным не дали: сразу же по вынесении приговора генерал юстиции И.О.Матулевич отдал распоряжение о немедленном приведении его в исполнение.
Прямо из зала судебного заседания осужденных доставили в подвал, из которого живым выхода нет. В два часа ночи 1 октября 1950 года раздались роковые выстрелы…
«История нас оправдает» - эти слова, сказанные Алексеем Александровичем Кузнецовым в трагический момент жизни, нашли свое подтверждение значительно раньше, чем он сам мог предполагать. Уже 30 апреля 1954 года Верховный суд СССР полностью реабилитировал обвиняемых по «ленинградскому делу». А еще несколько месяцев спустя перед судом предстали фальсификаторы этого дела - министр государственной безопасности генерал-полковник В.С.Абакумов, начальник следственной части по особо важным делам генерал-майор А.Г.Леонов, его заместители полковники М.Т.Лихачев и В.И.Комаров. Военная коллегия Верховного суда СССР признала их виновными и приговорила к высшей мере наказания.
Правосудие свершилось.
